Ирина Чайковская
irinaic@hotmail.com
Американец
на rendez-vous
( Генри Джеймс и Иван Тургенев в типологическом контексте)
Читали ли вы роман "Американец" Генри Джеймса? Человеку, не читающему по-английски, сделать это затруднительно. Нет этого романа в переводе на русский. Наверное, среди двух десятков генриджеймсовских романов "Американец" не самый лучший, посему и не удостоился войти в двухтомник "Избранного" Джеймса, изданного "Художественной литературой" в 1979 году. Но вот любопытно: случайно наткнулась на предложенный Хемингуэем список книг для обязательного чтения и обнаружила там, помимо всего Тургенева (sic!), два романа Генри Джеймса, а именно: "Женский портрет" и "Американец". Нет, совсем неплохое это произведение, поверьте, хотя и принадлежит едва ли не начинающему автору - до него Джеймс написал два романа ( "Watch and Ward", 1871, и "Roderick Hudson", 1876). В пору создания "Американца" (зима 1875-76 года) писателю было 33 года и он приехал в Париж - столицу тогдашней Европы. Там, в Париже, и происходит в основном действие джеймсовского романа.
Генри Джеймс родился в Нью-Йорке в 1843 году, какое-то время жил в Новой Англии и учился в
Гарварде, но в анналы истории вошел как
"американский европеец". Почти всю жизнь писатель провел вне родины -
в Европе, последние десятилетия своей жизни - в Англии, где и умер в 1916
году.
Приехав в Париж, Джеймс сразу же посетил писателя, который был ему известен по переводам; более того, еще до своего визита начинающий автор написал и отослал собрату по ремеслу небольшую рецензию на его произведения. Писателя звали Иван Сергеевич Тургенев, он был мировой знаменитостью, дружил с Флобером и был на равных с лучшими представителями французской культуры, высоко ценившими "русского".
Уже первая встреча показала, что, несмотря на четвертьвековую разницу в возрасте (Тургеневу 57, Джеймсу 32) им приятно общаться друг с другом. Тургенев говорил с Джеймсом на элегантном, но старомодном английском - бегло, хотя и несколько книжно, - общение на английском доставляло удовольствие обоим. Их многое сближало - оба были "пришлыми" во Франции, оба прослыли у себя на родине адептами "европеизма", оба занимались писательством. Через всю жизнь пронес американец трогательно-нежное чувство к Ивану Сергеевичу. Можно даже сказать, что он влюбился в него, как влюбляются в женщину, что отразилось в его письмах к родным и друзьям. В письме к Томасу Перри, переводчику тургеневской "Нови", Джеймс выразил свои чувства достаточно экспрессивно: "Если бы ты знал его лично (имеется в виду Тургенев. - И.Ч.), ты бы возненавидел его книги в сравнении с ним" (Цит. по кн. Henry James. A life in letters. Edited by Philip Horne, 1999, стр. 75). Из письма к Вильяму Хоулсу в феврале 1876 года: "Да, я часто вижусь с Тургеневым и подружился с ним. Он очень добр ко мне и вдохновляет меня чрезвычайно. Он - все, чего можно желать,- крепкий, симпатичный, скромный, простой, глубокий, умный, наивный - ангельски…" (там же, стр. 66). В письме к Лиззи Бутт Джеймс описывает свое первое впечатление от встречи с русским писателем: " Он чрезвычайно прост, искренен - почти наивен, - короче, он настоящий образцовый гений" (там же, стр. 63).
И в писательской манере их было что-то общее. Как-то Тургенев рассказал Джеймсу, что все произведения у него строятся вокруг характеров, о которых в процессе работы он начинает собирать материалы, своего рода "досье". Характеры героев организуют художественное пространство и у Джеймса. Вообще Джеймс многому научился у русского коллеги, давшего молодому американскому другу "уроки мастера" (название одного из произведений Джеймса).
В этой статье мне бы хотелось рассмотреть роман "Американец" в его типологической связи с "Дворянским гнездом" Ивана Тургенева.
Романы, хотя и написанные в разное время ("Американец" - зима 1875-1876 года, "Дворянское гнездо" - 1858 год), решают сходную задачу - показывают героя, воплощающего национальный характер (у Джеймса эта задача декларируется самим названием). В обоих произведениях имеются похожие мотивы - не состоявшееся семейное счастье, уход героини в монастырь, последняя встреча героя с любимой.
Произведения Тургенева дали повод Чернышевскому написать острую аналитическую статью о русском национальном характере ("Русский человек на rendez-vous"). Представляется любопытным вызвать на rendez-vous героя-американца и сопоставить его с русским собратом. Что-то из этого получится?
Для начала наметим линии сопоставления: близость героя к автору, прошлое и настоящее героя, женские характеры, любовный конфликт, герой и катастрофа, после катастрофы.
1.
Автор в зеркале героя
Кристофера
Ньюмена, протагониста
"Американца", нельзя назвать в
полном смысле автобиографическим героем.
Джеймс родился в состоятельной и просвещенной семье священника, получил
разностороннее образование в Америке и в Европе, выбрал себе свободную профессию -
писательство. А Кристофер Ньюмен вовсе не писатель, он - бизнесмен. В 10 лет, со смертью матери, он бросил школу,
так как должен был зарабатывать себе на
жизнь, и ко времени знакомства с ним читателя его состояние исчисляется в очень
крупных цифрах, по всей вероятности, Ньюмен миллионер.
Было бы странно, если бы в герои романа, носящего название "Американец",
автор взял представителя одной из свободных профессий, традиционно не уважаемых в Америке. Известно высказывание
Бенжамина Расса: "Людям, считающим себя философами и поэтами, у которых
нет других занятий, лучше закончить свой жизненный путь в Старом Свете"
(Цит. по статье Ефима Клейнера "Прагматизм: веобщий, всепроникающий,
абсолютный". Русский базар, № 35, 2003).
Другое дело, бизнесмен, к тому же миллионер,
- именно этот класс людей сделал
Америку Америкой.
Но у Джеймса и Ньюмена есть и сходство. Они почти одного
возраста (Джеймсу к моменту написания романа 33 года, Ньюмену - 36 лет), оба находятся в одной ситуации -
"американец в Париже". Джеймс отдал своему герою много личных
впечатлений - свое восхищение
Венецией и Баден-Баденом, свою
любовь к музыке (правда, только заявленную), свое пристрастие к определенному
женскому типу, который будет появляться в разных вариациях и в других его
произведениях. Приверженец европейской культуры, Джеймс делает Ньюмена
патриотом и достойным - вызывающим уважение окружающих - представителем своей
страны. В этом, как кажется, проявилась некоторая
амбивалентность позиции Джеймса, который в Европе ощущал себя американцем, а в
Америке - европейцем.
Часто говорится, что поздний Джеймс отрицательно относился к покинутой им родине и в подтверждение приводится пассаж из "Веселого уголка", где герой, вернувшийся в Америку после 33-летнего отсутствия (сам Джеймс не возвращался 25 лет), встречается в когда-то родном, теперь заброшенном доме со своим призраком-двойником - с тем, кем бы он стал, если бы ни уехал. Исследователи обращают внимание на четырехпалую руку двойника - след жестокой борьбы за место под солнцем, но почему-то никто не видит, что героине повести, ждавшей героя все эти годы, совершенно безразлично, кто из двоих - настоящий. Она их "идентифицирует". Это Джеймс поздний, ну а ранний уж точно осознавал себя сыном Америки.
Приезд Ньюмена в Париж обусловлен несколькими причинами, которые он четко формулирует перед приятелем: "…немного отдохнуть, забыть про неприятности, взглянуть вокруг себя, увидеть мир, хорошо провести время, кое-чему научиться и, если получится, жениться." (Цит. в своем переводе по "4 selected novels of Henry James". Grosset and Dunlar, New York.,1946, стр. 15) Не думаю, что Джеймс так же четко разложил для себя мотивы своего встреченного семьей в штыки отъезда в Европу, куда его толкнуло, в первую очередь, желание заняться писательством; он с долей юмора относится к перечислениям Ньюмена; но "увидеть мир" и "кое-чему научиться" бесспорно входило и в его планы. Ньюмен, в отличие от некоторых своих соотечественников, которым за океаном все было не по душе (как например, его случайному попутчику, мистеру Бабкоку, молодому священнику из Новой Англии, который "не доверял европейскому темпераменту, страдал от европейского климата, ненавидел европейскую кухню, европейская жизнь казалась ему бессовестной и нечистой" (стр. 55), видит и ценит красоту. Но автор посмеивается и над Ньюменом, когда пишет об его истинно американской уверенности, что "Европа была создана для него, а не он для Европы" (стр. 52).
Если говорить о
внешнем сходстве автора и героя, то надо признаться, что в портрете Ньюмена
очень мало индивидуальных черт. Во внешности своего героя Джеймс выделяет не
индивидуальное, а типичное. Кристофер
Ньюмен появляется на первых же страницах "Американца". Читатель
встречает героя романа в чудесный майский день сидящего на диване в одном из залов Лувра. Прибывший из-за океана
неофит представляет собой "великолепный образец"
("powerful specimen") американца. Он красив, от природы наделен
отменным здоровьем, не прилагая для его поддержанья особых усилий, чисто
выбрит, лишен вредных привычек. Его американское происхождение, по словам
автора, более видится в выражении лица, чем в его чертах. Это выражение довольно
смутно, в нем нет "ничего особенного", а только обращенность к жизненным возможностям (сhances of life)
и расчет на самого себя, "столь
характерные для многих американских лиц" (стр. 2). Во взгляде Ньюмена
"смешаны воедино простодушие и опыт".
Характеристика, как мы видим, очень походит на обычные типологические клише американца, сам Генри Джеймс, судя по фотографиям, не культивировал в своем облике "американские черты", стремился походить на европейца. Рафинированный и увлеченный европейской культурой, Джеймс, конечно же, не мог самоотождествиться со своим простым и не слишком образованным героем-дельцом, но одно следует сказать совершенно определенно: Джеймс своего героя любит. Джеймс своим героем восхищается. Джеймс своему герою сочувствует. Однако к этому необходимо добавить и еще одно: у автора стереоскопическое зрение, он видит события и персонажей со многих сторон и с разных ракурсов; сквозь "магический кристалл" он уже различает катастрофу, ожидающую героя. При всей любви к Ньюмену, Джеймс не может уйти от грустной иронии по отношению к его жизненной философии (а заодно и вообще к американской философии прагматизма, успешно развиваемой родным братом автора - Вильямом Джемсом).
Что касается Федора Лаврецкого, то его с полным правом
можно назвать alter ego автора. Уже сам
портрет героя совпадает с тургеневским: "От его краснощекого, чисто
русского лица, с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими
правильными губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой"
(Цит. по И.С.Тургенев. Дворянское гнездо. Романы., М., 2002, стр.169).
Любопытно, что Джеймс в своих очерках о Тургеневе подчеркивал, что у того была внешность спортсмена, человека очень сильного, большого, что не очень вязалось с его внутренним обликом. В самом деле, героя и автора роднит некоторая их "женственность", отсутствие в обоих таких "мужественных" черт, как цельность и определенность характера, воля и решительность, чувство уверенности в себе. Тургенев, как и Джеймс, не сделал своего героя писателем, Лаврецкий - помещик, что для России 40 - х годов 19-го века означало то же, что и "бизнесмен" для Америки в эпоху, последовавшую за Гражданской войной. Тургенев делится с Лаврецким и некоторыми чертами своей биографии (сложное детство, бестолковое воспитание), и своими душевными переживаниями. Как Тургенев после пребывания заграницей возвращался - для залечивания душевных ран, для писательского труда - в родное Спасское, так Федор Лаврецкий, с разбитым и истерзанным сердцем, возвращается после долгого отсутствия в свое родовое гнездо - чуть было не сказала Лаврики, но Лаврецкий останавливается неподалеку, в Васильевском, в Лавриках слишком все напоминает ему обманщицу- жену.
Понятие "гнезда" не случайно в романе, оно также связывает героя и автора. В своих письмах Тургенев жалуется, что не свил своего гнезда, обречен на "цыганскую" жизнь. Вспомним, что Лаврецкий был "проклят" своей теткой Глафирой, изгнанной им из "родового гнезда": "Только ты помяни мое слово, племянник; не свить же и тебе гнезда нигде, скитаться тебе век. Вот тебе мой завет" (стр. 194). Мучительные переживания Тургенева, связанные с его неприкаянностью, отозвались в судьбе героя романа.
Как и у Джеймса, позиция Тургенева по отношению к родине была амбивалентна. Жить в России было для него тяжело и временами непереносимо, но из-за границы его не только тянуло на родину, но даже, как он признается в одном из писем, "рвало". Любопытно, что будучи "западником" по своим взглядам, то есть видя будущее России в ее развитии по стопам цивилизованных европейских стран, Тургенев сделал Лаврецкого славянофилом.
Но и филиппика Лаврецкого о "смирении и народной правде" в противовес речи Паншина о необходимости для России догнать Европу, и ненависть героя ко всему французскому ("с ненавистью смотрел он на истасканное, но все еще "пикантное" насмешливое парижское лицо" (горничной своей жены.- И.Ч.), стр. 292) в большой степени связаны с чисто художественными задачами романа. Тургеневу важно показать родство душ Лаврецкого и Лизы, воспитанной своей няней в любви ко всему русскому, патриархальному. Однако, я не отрицаю и того, что в некоторые моменты своей жизни "западник" Тургенев мог сочувствовать проповеди "патриота" и "почвенника", ненавидеть
французские лица и манеры… Все это вполне естественно для человека, который живет в двух мирах и в двух измерениях. Тургенева выгнала за границу не только его любовь к Полине Виардо, как некоторые склонны думать. Не будем забывать, что после письма на смерть Гоголя, напечатанного в "Московских ведомостях"(1852 год), Тургенев был арестован и отправлен в ссылку в родовое имение. Три года он томился в Спасском без права выезда не только за границу, куда его неудержимо тянула любовь-страсть, но даже в Москву и Петербург. Возможность получить заграничный паспорт и право на выезд (как по-советски это звучит! - И.Ч.) воспринималась им как неслыханное счастье и освобождение; Франция, Европа рисовались по контрасту с тюрьмой - Россией как мир долгожданной свободы. Но там, в свою очередь, были периоды, когда Тургеневу, в силу разных причин, нестерпимо хотелось на родину и все иностранное казалось чужим и чуть ли не ненавистным - чувства, свойственные многим полуэмигрантам, не захотевшим полностью порвать с родиной.
2. Человек без прошлого
Кристофер Ньюмен как
настоящий американец - человек без прошлого. Он весь в настоящем и - еще больше
- в будущем. Мы ничего не знаем о семье Ньюмена, за
исключением некоторых деталей, которые он
считает возможным о себе сообщить
в доме парижских аристократов. Его мать рано умерла, он в 10 лет бросил школу и начал трудиться, в
Америке у него две замужние сестры, одна из которых замужем за очень богатым
фабрикантом, специализирующимся на производстве индийских лент. Автор выносит за скобки все что связано с родительским домом и
воспитанием героя. Вся его жизнь до
прибытия в Париж характеризируется короткой
емкой фразой: "Я работал". Ближайшее ньюменовское окружение в Америке - сотрудники по бизнесу, именно им отправляет
он телеграммы в день своей помолвки в три тогдашних наиболее развитых
индустриальных центра Америки - Нью-Иорк, Сан-Франциско и Сан-Луис.
Об его бизнесе мы тоже мало что знаем: он продавал кожу и мыло, занимался железными дорогами и нефтью - короче, тем, что сулило "дать больше выгоды за
наименьшее время". В чем и преуспел.
Добившийся удачи, Ньюмен приобрел
не только капитал и практическую хватку, но и бесценный опыт общения, дипломатии, умения убедить сомневающегося, перехитрить
конкурента. В дальнейшем этот опыт окажет ему хорошую услугу в
"завоевании" семейства Беллегардов.
Особую роль в судьбе героя
в формировании его характера сыграло
участие в Гражданской войны. Он
вышел из нее " с ногами, руками и -
чувством удовлетворения" (стр. 11). Понятно, что Кристофер воевал на
стороне северян и их победа
не могла не укрепить его уверенности
в себе и своих силах, оптимизма
и веры в то, что нет неразрешимых задач, нужно
только знать, как за них взяться.
Итак, герой Джеймса не отягощен грузом прошлого, он живет настоящим, но главного в своей судьбе ждет от будущего, обладает сильным решительным характером, твердо знает, чего хочет, его уверенность в себе непоколебимо зиждется на опыте успешного бизнеса и нажитого капитала, его закалило участие в общем деле - Гражданской войне и он гордится своим отечеством.
В Париж Ньюмен приехал отдохнуть после долгой, напряженной и успешной работы. Он четко знает, чего хочет и почти безгранично себе доверяет, впереди у него - путешествия и осмотр европейских ценностей, а также попытка осуществить заветный план женитьбы на "европеянке" - необыкновенной, восхитительной женщине.
О Федоре Лаврецком, в противовес Ньюмену, скажем, что это человек из своего прошлого. Не зная истории его жизни, мы не поймем ни его характера, ни того, что с ним произошло в дальнейшем. Мало того, кроме собственной изломанной судьбы, за плечами у героя двойной груз прошедшего: тяжелое и темное родословие Лаврецких, все мужские представители которого, начиная с прадеда Андрея, были людьми необузданными в своих проявлениях, - и стыдную "аномалию" родительской семьи, в которой по воле судьбы объединились помещик и крепостная. Отец его по случайной прихоти женился на крестьянке Маланье, чтобы все последующие за женитьбой годы провести в дали от нее и рожденного ею сына - то в Петербурге, а то и на службе в Лондоне. Мать Феди к воспитанию сына не допускалась. А уж воспитание он получил… До двенадцати лет был на руках старозаветной тетки Глафиры, которой боялся и не любил, потом перешел к отцу, смолоду щеголявшему вольтерьянством, в годы службы - безудержного "англомана", а под старость превратившемуся в типичного самодура и "квасного патриота". Из Феди он надумал сделать "спартанца" и избрал для сего диковатую систему физических упражнений, оставляющую не затронутыми душу и ум ребенка. Впоследствии учился Лаврецкий в университетах - в России и за границей, - как мог, преодолевал пороки странного своего образования и воспитания (в романе есть упоминание того, что Лаврецкий принялся изучать английский язык - как тут не вспомнить самого Тургенева!) но, безусловно, носил на себе его печать. Нет сомнения, что давая Феде такую родословную, такую семью и такое воспитание, Тургенев лишь слегка маскировал и варьировал собственные семейные и детские воспоминания. Косный крепостной быт калечил души и взрослых и детей, давил и уродовал даже тех, у кого были прекрасные задатки.
Тургенев, любя своего героя и видя в нем прекрасную душу, хороший ум, умение чувствовать красоту и истину, в то же время не скрывает от читателя, что тот лишен жизненного стержня, перед ним нет определенной цели, он не имеет ни любимой работы, ни хотя бы занятия, с трудом сходится с людьми, не знает жизни. "Лежащим на печи байбаком" называет Федю приятель по студенческим годам Михалевич - и Федор готов принять это наименование. И опять вспоминается Тургенев, с долей самоиронии повторяющий перед Джеймсом дружески-осудительное прозвище, данное ему Флобером ("poire molle"- "размазня"). Тургенев, по воспоминаниям Джеймса, сам словно радовался этому прозвищу. Нет в герое "Дворянского гнезда", как и в его авторе, каких-то очень существенных "мужских" черт, развитию которых могло бы поспособствовать участие в большом гражданском деле. Но в России участие в таковом всегда грозило невиданными карами, что, краешком, на собственном печальном опыте, изведал автор романа. Чернышевский - представитель иного политического направления, человек не убоявшийся кар и испивший эту чашу до дна, дал заостренно социальную, бьющую наотмашь характеристику героя тургеневских произведений - дворянина, подобного Лаврецкому. "…ребенок мужского пола без приобретения привычки к самобытному участию в гражданских делах, вырастая, делается "существом мужского пола… но мужчиною он не становится." Конечно, в этой резкой характеристике далеко не вся правда, да и "участие в гражданских делах", как уже было сказано, всегда было в России жизнеопасно.
Потерпев жизненное крушение, разъехавшись с изменившей ему женой и оставив ее в Париже, Лаврецкий возвращается в Россию. Слуга Антон, встречающий его в Васильевском, видел еще прадеда "молодого барина", Андрея, и до сих пор помнит, как при встрече с господином, у него, тогда почти восемнадцатилетнего парня, "поджилки затряслись". Есть у Лаврецкого намерение "землю пахать", то есть устроить хозяйство, обновить жизнь подвластных ему крепостных, но даже с Антоном общения не получается: расстроившись, кричит на старика, потом просит прощения.… Но нет, совсем не в этом сердцевина романа. В уездной глуши ждет Лаврецкого любовь - та, что сильнее смерти. Главный романный узел завязывается, когда человек в сером пальто и в соломенной шляпе подходит к дому уездной помещицы Марьи Дмитриевны Калитиной и на пороге встречает стройную черноволосую девушку, лет девятнадцати, - Лизу.
Важно, что груз прошлого давит не только на Лаврецкого, но и на девушку, которую он полюбил. История Лизиного отца, история Агафьи, Лизиной няни, создают "пространственную" и "временную" перспективу жизни героини; Лиза, как и Лаврецкий, оказывается одним из звеньев в исторической цепи.
Ничего похожего нет в рассказе о Ньюмене. Герой, как было
сказано, дается сам по себе, вне рода или клана. Другое дело - героиня романа
Джеймса. Мадам де Синтре - представительница "гнезда", своей семьи и рода, и, таким образом, тоже
одно из звеньев упомянутой исторической
цепи. Но
о ней - в следующей подглавке.
3.
Женщина для американца
Кристофер Ньюмен, как мы помним, назвал женитьбу в числе своих актуальных задач. Герой-бизнесмен, дожив до 36 лет, еще не имеет своей семьи и "завидует" Тристраму, успевшему жениться и обзавестись парой отпрысков. Идея женитьбы Ньюменом прекрасно разработана, ибо она, женитьба, должна как бы увенчать его усилия по накоплению капитала. По своему плану, он должен жениться до 40 лет, сделать это " с открытыми глазами" и " в красивом стиле", женитьба должна стать "пиком" в его судьбе. Поэтому женой его может быть только "лучший товар на рынке" - прекрасная женщина, вызывающая восхищение окружающих. Он все взвесил заранее: "Да, я хочу не обычную женщину. Я стою на этом. Ради чего я трудился и воевал все эти годы? Я был удачлив и теперь что мне делать с моим состоянием? Его должна, как я это понимаю, увенчать прекрасная женщина, подобно статуе на пьедестале" (стр. 29).
Американец подходит к женитьбе как деловой человек, и однако есть здесь то, что отличает Ньюмена от большинства его расчетливых коллег - его мечта безмерна, фантастична; ему нужна ни больше, ни меньше - жар-птица из русских сказок, на другое он не согласен. И самое интересное, что у конфидентки Ньюмена, миссис Тристрам, есть на примете именно такая женщина-мечта.
Мадам де Синтре. Это один из первых женских характеров, написанных Джеймсом, конечно же, вдохновленным примером Тургенева и впоследствии создавшим сильные и запоминающиеся женские образы в "Вашингтонской площади", "Звере в чаще", "Уроках мастера", "Женском портрете" … Клер де Синтре в романе "Американец"- образ достаточно эскизный, едва намеченный, написанный не маслом, а легкой акварелью, но даже несмотря на это, можно сказать, что главное Джеймсом все же достигнуто, - героиня получилась не обыкновенной. Обратим внимание: мистер Тристрам говорит о ней: "Мужчина дважды на нее не посмотрит", на что его супруга возражает: "Чтобы оценить этот род красоты, нужно иметь интеллект". Похоже, у нашего американца таковой имеется. Его не привлекает хорошенькая "парижская штучка" мадемуазель Ньеш, ставшая впоследствии причиной роковой для Валентина Беллегарда дуэли; но, мельком увидев мадам де Синтре, американец мгновенно распознает в ней свою жар-птицу.
Клер Синтре - всегда в белом, она немногословна и печальна. Эта женщина молода, прекрасна, но несчастлива. Миссис Тристрам называет ее "высокомерной" и "гордой", но Ньюмен, увидев ее, приходит к проницательному заключению, что на самом деле она застенчива. Клер не принадлежит себе, она - собственность своей аристократической семьи, вернее, матери и старшего брата, за которыми остается решающее слово при выборе претендента на ее руку. Знатный старик, чьей женой, по их воле стала 19-летняя красавица, уже в могиле. Клер, в роли молодой вдовы, вновь выступает предметом семейного торга. И наш герой, познакомившийся с мадам де Синтре во время ее короткого визита к Тристрамам и увидевший в ней воплощение своей "американской мечты," бросается в бой за обладание "жар-птицей".
Мадам де Синтре, двадцатипятилетняя вдова, по матери-англичанке и по отцу- французу принадлежит к древним аристократическим графским родам. Таким образом, Ньюмену предстоит борьба за аристократку.
Похожа ли Клер де
Синтре на Лизу Калитину? В главном -
бесспорно: И Лиза, и Клер - женщины
необыкновенные. Обе - глубокие, молчаливые натуры, со своей "внутренней
загадкой", со своей душевной
борьбой, не внятной окружающим. У Клер, как и у Лизы, "нет своих
слов", обеим разговор дается нелегко, обе не чувствуют себя свободными по
отношению к собственной судьбе, роднит
их и религиозность. Похожи героини и
внешне - высокие, тонкие, в белом … Клер- аристократка, она старше Лизы,
которой только 19, прошла через
печальный опыт замужества. В голову приходит мысль, что еще больше, чем
Лизу, мадам де Синтре напоминает Татьяну
Ларину, какой та стала в роли знатной дамы. Подумала так и вспомнила, что в
своей Пушкинской речи Достоевский, не любивший Тургенева, все же назвал его
Лизу Калитину преемницей Татьяны
Лариной…
4.
Борьба за "жар-птицу"
Самые удачные страницы романа "Американец", на мой взгляд, связаны с описанием борьбы Ньюмена за мадам де Синтре. В этой борьбе проявляются его поразительные качества - ум, решительность, смелость и красноречие, умение без колебаний вести свою линию и не сомневаться в победе. Завоевать аристократку, принадлежащую к английскому графскому роду 16 века - это именно то, что по разъяснению Валентина Беллегарда, брата Клер, ставшего другом Ньюмена, не может сделать человек нетитулованный, даже очень богатый. У Ньюмена, признающего равные права за всеми людьми, будь то униженный судьбой мистер Ньэш, или высокомерный маркиз, сословные ограничения вызывают оторопь. Тем не менее, перед началом "кампании" он подробно расспрашивает Валентина о привычках, занятиях и планах членов его аристократической семьи, чтобы знать, какие струны в их душах легче отзовутся под его рукой. Но первым делом он должен завоевать саму мадам де Синтре, после неудачного опыта замуж не собирающуюся. Какое удивительное красноречие он при этом обнаруживает! Невольно вспоминается Ричард 111 из шекспировской трагедии, сумевший обольстить королеву-вдову, идущую за гробом мужа. Одно за другим Ньюмен снимает все возражения против замужества, какие могут возникнуть у Клер, причем его голос, "всегда очень мягкий и гибкий, постепенно стал таким ласковым и нежно убеждающим, как если бы он говорил с горячо любимым ребенком" (стр. 101). Мадам де Синтре, в начале беседы отказавшая ему от дома и заявившая, что вновь замуж никогда не выйдет, покорена его красноречием. Она не отказывается его видеть, что, по мнению семейства Тристрамов, - настоящий триумф.
Другой путь избирает Ньюмен, чтобы привлечь на свою сторону мать Клер, хитрую и заносчивую, но нуждающуюся в средствах аристократку. С порога заявив о своем желании жениться на ее дочери, он добавляет: "Я очень богат". - Как именно?- следует вопрос, и в ответ Ньюмен называет круглую цифру, "магическое звучание которой еще более усиливалось при переводе доллара во франки" (стр.117). Постепенно Ньюмен становится "своим" в доме Беллегардов, получает здесь прозвище "герцога Калифорнийского" и затем - о чудо - и согласие родственников Клер на ее брак.
Между мадам де Синтре и Ньюменом нет речи о любви, они редко общаются не на людях и автор очень скупыми средствами говорит нам об их чувствах. Ньюмен не объясняется Клер в любви, он сразу предлагает ей себя в роли мужа. Кульминацией их отношений является сцена помолвки.
Вот короткий разговор героев наедине во время праздничной церемонии: "Я доволен всем, больше всего вами. Я видел всех дам и разговаривал с большей их частью, но я доволен вами." Мадам де Синтре на мгновение остановила на нем долгий мягкий взгляд, затем отвернулась и стала смотреть в звездную ночь. Так они стояли в молчании друг против друга. "Скажите, вы довольны мной? - сказал Ньюмен. Минуту он ждал ответа, и тот пришел наконец - тихий, но отчетливый: "Я очень счастлива" (стр. 188).
Лаврецкий как человек женатый не мог претендовать на руку Лизы. Возможность брака с нею неожиданно возникла, когда Федор прочитал во французской газете про смерть своей изменницы-жены. Но возможность семейного счастья оказалась эфемерной - Варвара Павловна, жена Лаврецкого, не только не умерла, но и приехала к нему в Россию с дочкой, дабы вымолить прощение (а вернее, дополнительные деньги).
"Дворянское гнездо" - в первую очередь роман о любви. Это рассказ о ее зарождении, об ее протекании, об ее словах и намеках, о музыке, которую она рождает в душе. Чувство Лаврецкого и Лизы не успело оформиться, дозреть, оно оборвалось при самом начале из-за рокового вмешательства судьбы. Сцена любовного объяснения Лаврецкого и Лизы - пик их отношений; почти сразу за ней является жена Лаврецкого и наступает тяжелое отрезвление. Вот несколько отрывков из этой сцены:
- Вы?- проговорила она.- Вы здесь?
- Я…я…выслушайте меня,- прошептал Лаврецкий, и схватив ее руку, повел ее к скамейке… Я не думал прийти сюда,- начал он,- меня привело… Я…я…я люблю вас, - произнес он с невольным ужасом.
Ее плечи начали слегка вздрагивать, пальцы крепче прижались к лицу.
- Что с вами?- промолвил Лаврецкий и услыхал тихое рыдание. Сердце его захолонуло… Он понял, что значили эти слезы. - Неужели вы меня любите? - прошептал он и коснулся ее коленей …
Сцена завершается поцелуем.
"Она опустила глаза; он тихо привлек ее к себе, и голова ее упала к нему не плечо…Он отклонил немного свою голову и коснулся ее бледных губ (стр. 258 - 259).
Разница между двумя объяснениями - здесь и в "Американце", на первый взгляд, огромная. Объяснение из "Дворянского гнезда " неизмеримо эмоциональнее, это именно любовное объяснение, герой спрашивает у героини, "любит" ли она его, а не "довольна" ли она им. Но в контексте романа Джеймса вопрос Ньюмена равносилен вопросу о любви.
Герой - американский бизнесмен в силу внутренних запретов просто не может задать его мадам де Синтре в иной форме. Та понимает, о чем спрашивает ее Ньюмен, и в ее словах "я счастлива", хоть и завуалировано, не прямо, но звучит ответ на молчаливо подразумеваемый вопрос. Сцена у Джеймса очень лаконична, но эмоционально насыщена.
Оба героя - у Джеймса и у Тургенева - добились признания героини, оба стоят на пороге новой жизни. Герой Джеймса уверен в будущем, он заслужил свою "жар-птицу",
он умчит ее в Америку, у него будет красавица-жена, дети, богатый респектабельный дом,
он сам будет преумножать свои капиталы и потакать всем прихотям жены…
Лаврецкий менее уверен в будущем, он человек "пуганый", в отличие от Ньюмена: один раз судьба над ним уже посмеялась. Но и перед ним забрезжила надежда на счастье. "Исчезни, прошедшее, темный призрак, - думал он, - она меня любит, она будет моя" (стр. 259-260). В этом месте романа Тургенев, желая показать, наивысший момент счастья
своего героя, обращается к музыке. Лемм, немец - музыкант, проникший в тайну любви своей воспитанницы и Лаврецкого, написал вдохновенную композицию: "…сладкая страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем, красотою, она росла и таяла; она касалась всего, что есть на земле дорогого, тайного, святого; она дышала бессмертной грустью и уходила умирать в небеса (стр. 260).
По воле авторов небеса, случай или обстоятельства вмешались в развитие романных событий и повернули их по-своему.
5. Герой, не готовый к катастрофе
Незадолго до помолвки Ньюмена его благородный друг Валентин Беллегард задал ему несколько вопросов:
- Когда ваша свадьба?
- Через полгода.
- И ты уверен в своем будущем?
- Уверен. Я точно знал, чего я хотел, и знаю, что получу.
- Ты уверен, что будешь счастлив?
- Уверен? Такой глупый вопрос достоин глупого ответа. Да!
- И ты ничего не боишься?
- Чего бы мне бояться? … Я не могу умереть от болезни, я до смешного крепок…Я не могу потерять мою жену, я буду о ней хорошо заботиться. Я могу лишиться своих денег или большой их части, но это пустяки, так как я заработаю вдвое больше. Чего же мне бояться?" (стр. 173)
В своей жизненной философии Ньюмен исходит из расчета на собственные силы и возможности. Он не привык полагаться на судьбу, но и не ожидает от нее подвоха. Честный и порядочный в своих деловых и дружеских отношениях, того же он ждет от других. Где ему догадаться, что родственники Клер могут расторгнуть помолвку, если отыщется более выгодная, с их точки зрения, партия?
Клер, по приказу матери и в ее присутствии, сама говорит Ньюмену, что их свадьба не состоится.
-Почему? - спросил он как можно спокойнее.
Мадам де Синтре попыталась улыбнуться, улыбка получилась странной: "Вы должны спросить у моей матери и у брата" (стр. 206). Вновь услышав от родственников Клер, что он для нее "неподходящая партия", Ньюмен начинает смеяться - таким абсурдным кажется ему происходящее. Труднее всего ему примириться с тем, что Клер "предала" его во имя семьи, что семья для нее является " подобием религии". Но и сама Клер сражена бесстыдным и бесчестным семейным торгом, нарушением данного Ньюмену слова, она решает удалиться в монастырь.
Известие, что женщина, которую он уже видел своей женой, уходит в монастырь, неправдоподобной тяжестью обрушивается на героя. До тех пор он еще надеялся, что вернет Клер, что произошла ошибка. Последний перед разлукой разговор героев Джеймса перекликается по своей эмоциональной силе со сценой любовного признания у Тургенева и, как она, завершается поцелуем. Но это поцелуй прощания.
"Он взял ее руку в обе свои. "Навсегда?" - сказал он. Ее губы неслышно шевельнулись, а его выдохнули ужасное проклятие. Она закрыла глаза, словно он причинил ей боль; затем он повернул ее к себе и прижал к груди. Он целовал ее белое лицо; мгновение она сопротивлялась, потом подчинилась, потом, с усилием, высвободилась из его объятий и поспешила прочь по бесконечному блестящему полу. В следующую минуту дверь за ней захлопнулась" (стр. 238).
Обе героини, испытав трагическое потрясение, уходят в монастырь.
Кстати сказать, о
порядках в этих монастырях говорится
примерно одинаково.
Вот орден кармелиток: " Нет более сурового устава, чем у кармелитов. Они одеваются в старые коричневые покрывала… которые не подойдут даже для лошадей… Они спят на земле…Они носят саван под черными покрывалами и веревку вокруг пояса. И они встают зимними ночами и ходят по холоду, славя деву Марию "(стр. 268).
В русском монастыре: "… какова жизнь-то в монастырях! Ведь тебя, мою родную, маслищем конопляным зеленым кормить станут, бельище на тебя наденут толстое-претолстое, по холоду ходить заставят…" (стр. 308).
Дворянское гнездо завершается рассказом о том, как Лаврецкий "посетил тот отдаленный монастырь, куда скрылась Лиза, - увидел ее. Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо - и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу. Что подумали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства… На них можно только указать - и пройти мимо" (стр. 316).
Ньюмен тоже посещает обитель сестер-кармелиток в парке
Монсо, куда скрылась мадам де Синтре. И здесь возникает еще одна перекличка с
Тургеневым. Как мы помним, в момент
наивысшего счастья в жизни Лаврецкого, из окна комнаты Лемма до него доносится
чудесная музыка, своего рода "песнь торжествующей любви" (так назовет
Тургенев свой маленький зашифрованный шедевр в честь беззаконной
страсти, нашедшей удовлетворение).
В кармелитском монастыре Ньюмена тоже встречает музыка, но
это погребальный хорал, исполняемый ушедшими от мира сестрами-монашенками: "Внезапно
из глубины церкви, из-за алтаря… возник звук странного, мрачного песнопения,
исполняемого женскими голосами. Он начался тихо, но постепенно усиливался,
переходя в оплакивающую погребальную песнь... Она оплакивала похороненные чувства и тщету земных
желаний. В начале Ньюмен был изумлен,
почти оглушен странностью пения, затем,
когда до него дошел его смысл, он
прислушался к нему, и сердце его
затрепетало. Он услышал голос мадам де
Синтре, в пронзительном лишенном
мелодии напеве он вообразил, что узнал
его "(стр. 273). Автор поясняет,
что герой ошибался, мадам де Синтре к этому времени еще не приняла постриг, но
сцена эта важна, так как показывает
Ньюмена потерявшего самообладание, прослезившегося и не сумевшего дослушать хорал до конца.
Ни разу в жизни герой Джеймса не терпел ТАКОГО поражения.
Лишившись мадам де Синтре, Ньюмен, если воспользоваться терминологией
психологов, "впадает в
фрустрацию". Он едет в Америку, где ничем не может заняться, потом - в
Англию, затем возвращается в Париж, где снова идет к стенам кармелитской
обители… В первый раз на страницах
романа мы видим американца растерянного, недоумевающего... Катастрофа выбила
его из седла, лишила обычного бодрого и ясного расположения духа.
Посмотрим, как подействовала она на Лаврецкого.
Варвара Павловна приехала к Лаврецкому без предупреждения, это был "двойной" удар так как он, поверив французскомц фельетонисту, считал ее умершей. Внезапный приезд жены был воспринят Лаврецким как непреодолимая катастрофа.
"Она жива, она здесь,- шептал он с постоянно
возрождавшимся изумлением. Он чувствовал, что потерял Лизу" (стр. 270).
Как и Ньюмен, он не может удержаться от
горького смеха - все случившееся
кажется и тому и другому абсурдом и насмешкой, которые трудно принять за правду. Лаврецкому в этой дикой и унизительной ситуации становится не уютно в гостиной, где ему "чудилось, что прадед Андрей
презрительно глядит с полотна на хилого своего потомка" (стр.291).
Вспомним, что прадед Лаврецкого не убоялся жениться на цыганке (не иначе -
умыкнул!) А его "хилый
потомок" ни на секунду не помыслил о возможности преодолеть
обстоятельства, побороться с судьбой.
Все его усилия направлены лишь на то,
чтобы переломить себя, отказаться он
надежды на поманившие было любовь и счастье. "Неужели же,- думал он, - я
не слажу с собою, поддамся этому…вздору?… Не бывать так не бывать - и
кончено" (стр. 41).
Лиза, еще раньше Лаврецкого усомнившаяся в возможности для
себя личного счастья, считает все
происшедшее божьим уроком.
Воспитанная крепостной няней
в очень религиозном духе, даже
религиозно экзальтированная, Лиза воспринимает происшедшее как наказание
за грехи - в частности, за грехи отца, ни жалевшего ни
себя, ни других в погоне за деньгами: "Я все знаю, и свои грехи, и чужие,
и как папенька богатство наше нажил; я знаю все. Все это отмолить,отмолить надо
" (стр.309). Лиза решает уйти в монастырь. Оба - герой и героиня романа
- смиряются с горестным для них
поворотом судьбы, трагически сломавшим их судьбы.
6. После катастрофы
Что может последовать за катастрофой? Она либо
преодолевается героем или остается с ним навеки как незаживающая рана, которая
не дает возможности полноценно жить и наслаждаться жизнью. Именно второе и
случилось с Лаврецким. Собственно, роман обрывается почти сразу после
катастрофического события - приезда жены Лаврецкого. Уход Лизы в монастырь,
последовавший за прибытием Варвары
Павловны, окончательно определяет судьбу героя. " …не забывайте меня, помните обо мне", - говорит ему Лиза на прощанье, и отныне удел Лаврецкого - жить
воспоминаниями. Одного из персонажей
"Отцов и детей", в чем-то очень близкого и автору, и Лаврецкому, -
Павла Петровича Кирсанова,
поставившего свою жизнь "на карту
женской любви", -Тургенев еще при жизни назвал "мертвецом".
Похожая судьба - у Лаврецкого.
В эпилоге романа рассказывается, как он через восемь лет возвращается в калитинское гнездо: старики умерли, подросла и радуется жизни молодежь, и нет в этой жизни места Федору Лаврецкому. Как-то не очень греет, когда автор говорит в эпилоге, что Лаврецкий "действительно сделался хорошим хозяином" и "насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян" (стр. 315) Зато ранит сердце горький жизненный итог, подведенный всего лишь сорокатрехлетним героем: "Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!" (стр. 316) Вот оно слово - проговорка - "бесполезная". Как бы Лаврецкий ни тужился сократить крепостным оброк или уменьшить барщину (дело-то происходит в 40-е годы 19-го века!), вряд ли вышла из того реальная польза для крестьян, да и сам Лаврецкий, видно, не этой "пользой" может заполнить пустоту и бессмысленность своей жизни.
Что-то есть в этом от ламентаций самого Тургенева, рано осознавшего себя "стариком". Вот строчка из одного письма 1860 года: "Я чувствую себя как бы давно умершим, как бы принадлежащим к давно минувшему существом"… (см. статью И. Гревса "История одной любви" в кн. Тургенев. Первая любовь. Повести. М., 2002, стр. 612). Но Тургенев был писателем, творцом - и творчество во всех его аспектах - в том числе и как общественное служение - помогало ему преодолевать ощущение конца и "бесполезности" жизни. Лаврецкому такого утешения дано не было.
Обратимся к Ньюмену. Сумел ли он преодолеть обрушившуюся на него катастрофу? Помолвка с мадам де Синтре расторгнута, сама Клер удаляется в монастырь… Есть ли дальше возможность развиваться романному действию? Что может сделать герой в подобных обстоятельствах? Признаться, вслед за Тургеневым, я полагала, что роман на этой точке должен завершиться. Ничуть не бывало. Американец у Генри Джеймса продолжает сражаться.
Ньюмен, по его собственным словам, ощущает себя в положении вдовца, у которого убили жену, причем ее убийцы остались безнаказанными. Он решает "наказать" убийц - мать и старшего брата мадам де Синтре, взять у них своего рода реванш. В руках у него оказывается документ, уличающий аристократическую мать Клер в преступлении. И Ньюмен решается на шантаж: "Я был не достаточно хорош для вас. Я намерен показать миру, что как бы плох я ни был, не вам говорить об этом" (стр. 281). Предъявив копию бумажки коварным родственникам, герой, выдавая свое детски-наивное восприятие случившегося, просит: "Верните мне мадам де Синтре в том же виде, в каком вы ее взяли у меня" (стр. 284). Добрый десяток страниц романа повествует о том, как Ньюмен в конце концов отказывается от мести родственникам Клер и сжигает "документ" в огне камина. Тем самым, по словам миссис Тристрам, он обнаруживает свою "высокую натуру", на что и рассчитывали аристократические преступники. На этой ноте роман завершается.
Что случится с Ньюменом в дальнейшем? Катастрофа не лишила его жизненных сил, но что-то
изменила во внутреннем мире - дала опыт страдания. Возможно, все силы героя теперь будут
направлены исключительно на дело; проблематично, найдет ли он замену мадам де
Синтре и женится ли в будущем.
Столкновение с европейским миром было для американца сокрушительным, но
не смертельным. Он потерпел поражение, но последнее слово в этом столкновении
осталось за ним.
7.
Несколько слов напоследок
Понятно, что "американец" из романа Джеймса, как и Лаврецкий Тургенева, не могут и не должны представительствовать за всех американцев и русских. Но их поведение, в какой-то степени моделируется национальным стереотипом и само отражает таковой. Привязанность к прошлому, зависимость от него - и действия без оглядки на прошлое, в расчете только на себя; покорность судьбе - и борьба с судьбой до самого конца; жизнь, которой движут чувства - и подчиненность определенному, четко выработанному плану; сомнение в возможности счастья - и безоговорочная уверенность в нем, - эти корреляты в определенной степени отражают "русскую" и "американскую" ментальность. Но вот на что хотелось бы обратить внимание читателя. Как для "русского", так и для "американца" основные жизненные ценности лежат в личной сфере, и именно их потеря воспринимается обоими как невосполнимая. Вот, пожалуй, то главное, что сближает американца Кристофера Ньюмена и русского Федора Лаврецкого.
Библиография:
***